Распускаю себя, как поживший растянутый свитер.
От затяжки улыбки привычно немеет скула.
"Все отлично, конечно. Ну, да. Вы, конечно, идите".
Не смотри на меня. И тебе, Боже мой, исполать.

Расплетаю себя. Льется пряжа, ладони шершавя,
в колыбель из коленок, на мягкий ежиный живот.
За окошком скулят - развелось этой осенью шавок.
Впрочем, может, и к лучшему. Кто-то и мне подпоет.

Несомненно, пою. Ну, вот так. Как умею. Срезаю
узелки на потрепанной шерсти. Курчавится нить -
как запутанно все. Не смогла, не успела, не знала.
Ни вязать не дано мне, ни шить. Ни, наверное, жить.

Ослабляю петлю за петлей - память шерсткая тянет.
Ты прости меня, Боже, я глупая, глупая сыть.
Не смотри так сердито. Помаюсь и в мерзлую замять
поутру отступлюсь. Как всегда.
Не сумев отпустить.